Разговоры о том, что обилие информации в социальных медиа убивает осмысленные тексты, ведутся уже не первый год. Приверженцы детокс-подхода к пользованию интернетом бьют тревогу: бездумный скроллинг соцсетей, говорят они, исключает вдумчивое потребление информации и убивает навык медленного чтения больших текстов. Захваченный в цепи цейтнота пользователь интернета уже не может позволить себе прочесть книгу Канта или Фромма: он готов ограничиться дайджестом, не особо задумываясь, что дайджест — всего лишь авторская обработка изначального текста, которая может сильно исказить первоначальный смысл.
Из «Дома листьев» Марка Данилевского
Все это правда. Несмотря на то, что тезис «люди стали меньше читать» как минимум спорен, утверждать, что ничего не меняется, тоже бессмысленно.
Пока я набираю этот пост, в моем браузере открыты пара десятков вкладок. И я не знаю, когда успею их прочесть.
В таких условиях естественным кажется желание максимально упрощать тексты. Чтобы читателя не увлекла лента соцсети, надо «зацепить» его заголовком, потом перенаправить на страницу с максимально выхолощенным текстом, чтобы пользователь случайно не переутомился и не захотел закрыть вкладку. Текст нужно насытить «ключевыми словами», чтобы навигация стала проще. Если автор допустит слишком много вольности или «красивостей», никто не захочет добраться до конца страницы и вернется в ньюсфид.
Так?
Ничего подобного.
Возможно, простота подходит для формата инструкций или публикаций-карточек, которые практикуют «Медуза» или «Vox», но может ли инструкция стать интересным текстом?
Один из материалов The New Yorker 2017 года начинается так:
On April 12, 1982, Yuri Andropov, the chairman of the K.G.B., ordered foreign-intelligence operatives to carry out “active measures” — aktivniye meropriyatiya — against the reëlection campaign of President Ronald Reagan.
«Trump, Putin, and the New Cold War» — лонгрид, состоящий главным образом из текста. Здесь очень мало иллюстраций и вообще отсутствуют видео или аудиозаписи.
Текст вошел в первую десятку читаемых в The New Yorker, а авторы провели сессию вопросов-ответов с читателями.
Может показаться, что популярность текста была связана с интересом к теме, но есть подозрение, что дело и в формате: в конце концов, один из первых лонгридов был посвящен локальной истории. Группа американских горнолыжников отправилась в поход в Каскадные горы (США) и стала свидетелем схода лавины, когда под завалами снега погибли несколько человек. Со «Snowfall: The Avalanche at Tunnel Creek» началась эпоха комплексных мультимедийных материалов, в которых текст органически соединен с аудиозаписями, инфографикой, картами, иллюстрациями; каждый элемент в системе работает на вовлечение читателя, создание опыта погружения в текст.
Иначе говоря, если бы NYT не пошли на эксперимент с форматом, сегодня лонгриды не существовали бы как формат.
Или, что скорее, их придумал бы кто-нибудь другой.
Знаете, в чем основная проблема шаблонных текстов? Шаблон лишен эмоций.
Когда-то я работал в мониторинге новостей в информагентстве. Там шаблон был королем системы. Ни одна заметка не должна была отличаться от другой: строгое количество символов в заголовке, строгое число абзацев, строгое число предложений на абзац.
Шаблон вдохновляет автора на то, чтобы в его рамках придумать что-то новое, скажете вы? Зайдите на сайт любого информагентства и попробуйте прочитать заметку, ни разу не зевнув.
Шаблон порождает текстовый конвейер, а конвейер убивает смыслы. Попробуйте сравнить экономическую новость информагентства с новостью о теракте в Пакистане: с точки зрения формы это будут абсолютно одинаковые тексты.
А если нет разницы — почему читатель должен что-то почувствовать?
Совсем другое дело, когда журналист отбрасывает шаблоны и, вооружившись основными понятиями о структуре текста, изучает личности террористов-одиночек с помощью большого текста.
Что вы хотите получить от текста — эмоцию или набор бездушных абзацев? Сомневаюсь, что кто-то предпочтет второй вариант.
Так причем тут эксперимент?
1. Автор как фигура в тексте неотделим от эксперимента. У каждого журналиста и писателя есть свой подход к тексту и свой подход к стилю, и чем больше этот подход отличается от подхода коллег, тем больше становится заметен автор. Невозможно писать сильные тексты и не экспериментировать. Скажу больше: в эпоху цифровизации и тотального подавления информации именно фигура автора как куратора в деле отбора фактов и их художественной обработки становится самой заметной для читателя.
Author is alive. Fuck you, Barthes.
2. Эксперимент позволяет находить новые формы подачи материала, которые отвечали бы его содержанию. Можно написать сухой текст о годовщине трагедии на Чернобыльской АЭС, а можно связать этот текст с инфографикой, видео, впечатлениями автора от посещения Припяти, личными историями героев.
Можно создать проверенную схему написания текста, но схема — ничто без содержания.
3. Новая журналистика все больше нуждается в эксперименте. Цифровизация ведет не только к тому, что пользователю сети приходится ответственнее подходить к отбору и потреблению контента, но и к тому, что у автора появляется все больше возможностей для донесения мысли, раскрытия смысла.
Здесь можно возразить, что эксперимент в последние годы заключается в том, чтобы соединить звуковой ряд с визуальным и замешать это с текстом, но на деле воздействие здесь дополняющее. Читателя, отвыкшего от погружения в текст, звук и картинки приглашают погрузиться в текст, и в итоге добиваются этого. Работая в качестве уловки для пользователя, медиаэлементы структуры текста раскрывают и дополняют уже заложенные в тексте смыслы.
Так работает последний рассказ Владимира Сорокина «Белый квадрат», опубликованный на «Ленте.ру». Музыка, звуки, иллюстрации помогают погрузиться в текст, а отсутствие индикатора скролла рождает ощущение бесконечной сюрреалистичности ситуаций, в которые попадают герои — и в которые автор утягивает читателей.
Резюме. Понятно, что в каких-то случаях избавленный от авторской рефлексии и эмоций текст «работает» лучше. Читателю не нужна эмоциональность или эксперимент с форматами в карточках, инструкциях «Лайфхакера» или новостных заметках.
Но невозможно создать запоминающийся журналистский или литературный текст, не экспериментируя.
Потому что текст — пространство творчества.
А творчество невозможно без эксперимента.
